Скотт Атран. "Разговаривая с врагом"

Скотт Атран — американский и французский антрополог, директор по исследованиям в области антропологии в Национальном центре научных исследований в Париже, старший научный сотрудник Оксфордского университета в Англии, а также исследователь в Колледже уголовного правосудия Джона Джея в Нью-Йорке и приглашённый профессор по психологии и государственной политике в Мичиганском университете — как видно даже по его послужному списку, интересуется исследованиями на стыке дисциплин. Книга “Разговаривая с врагом” тому подтверждение. В ней рассказаны истории разных людей, с которыми Атрану удалось пообщаться — бывшие и настоящие террористы, преступники, члены семей смертников; люди, знавшие их с детства, и дети, чье будущее не предопределено и может развиваться по любому сценарию, если они ответят на вопрос автора: кто круче - Рональдо или Усама Бин Ладен. Эти истории автор пропускает через несколько фильтров: психологии, антропологии, криминалистики, биологии. В этом ему помогают эксперты — скажем, известный специалист по контр-терроризму Майк Сэйжман. По словам самого Атрана, его книга — это

“Попытка развенчать миф терроризма, уменьшить наши страхи и снизить опасность неадекватной реакции — и все это с помощью бесед с разными людьми на местах, с террористами, но также и с самыми обычными людьми, кто знает террористов, поддерживает их и может легко стать ими. А затем с помощью научных методов проникнуть в их мысли, чувства, поступки. В книге собраны результаты полевых исследований и рассказы о том, как и почему люди легко идут на смерть и убийства ради цели”.

Выводы, к которым приходит Атран, кому-то покажутся спорными, если не скандальными. По словам исследователя, террористы идут на свои преступления не потому, что с ними что-то не так; не из-за какой-то особой порочности, как правило — не из-за психических отклонений и не потому, что им промыли мозги религиозные лидеры. Атран считает, что в основе действий террористов — высокие моральные устремления, которые нашли выражение в ложной, преступной форме.

"Террористы — не нигилисты, явные или скрытые, часто это глубоко моральные люди с чудовищ­ным сдвигом чувства справедливости".

Атран развивает свою мысль: террористы почти никогда не убивают и не умирают ради одной идеи — но почти всегда делают это ради друг друга, ради своей группы, будь то семья, друзья или родина. Вот почему бессмысленно искать причины терроризма в индивидуальных факторах: личностных качествах, уровне образования, религиозности и материального достатка. Ответ кроется в динамике малых групп. Как пишет Атран: “Что является лучшим индикатором того, что человек присоединится к джихаду? Что его друзья уже в него вступили”.

Самую большую опасность автор видит не в терроризме как таковом, а в нашей (обывателей и правительств) непропорциональной реакции. Даже 11 сентября, при всей своей масштабности и убийственности, не оказало серьезного влияния на национальную ткань Америки — за исключением импульсивной реакции страны и последующих боевых действий в Ираке и Афганистане.

"Сам по себе современный терроризм не может уничтожить нашу страну и наших союзников, или хотя бы серьезно нам повредить. Однако мы серьезно вредим сами себе, когда клюем на приманку террористов и реагируем непродуманно и бесконтрольно. Это лишь раззадоривает и усиливает наших врагов, отчуждает наших друзей и наводит ужас на граждан нашей собственной страны, заставляя их думать, что ради сво­его выживания они должны отказаться от основополагающих свобод. Именно с этой точки зрения терроризм действительно представляет реальную угрозу нашим самым священным цен­ностям личной свободы и права выбора, нашему чувству лич­ной и коллективной безопасности и всякой надежде на мир в душе". 

Впрочем, эта ситуация не нова. Историки носят начало современного терроризма к середине-концу XIX века, когда в России появилось анархистское движение, которое быстро распространилось по всему миру. От рук анархиста погиб американский президент Уильям Мак-Кинли, что вызвало скорбь нации — и глобальную анти-анархистскую операцию американского правительства под руководством нового президента Теодора Рузвельта. Эта операция включала в себя возможность интервенции в любую страну мира, если та нуждается в помощи США в борьбе с анархо-угрозой. Эта же война против анархии и террора послужила оправданием жесткого подавления филиппинских повстанцев, выступающих против колониальной политики США.

Несмотря на то, что США основывались в своей борьбе на том, что имеют дело с хорошо организованной международной сетью, оказалось, что анархистские группы не были централизованы, а в случае с убийством президента Мак-Кинли, никакого заговора не существовало вообще. В большинстве случаев атаки совершались небольшим группами сообщников, чаще всего друзей или родственников, без какого-либо контроля сверху. Примерно то же самое происходит сейчас в джихадизме.

Рисунок Т. Дарт Уокера, изображающий убийство президента Мак-Кинли в 1901 году. Источник - Библиотека Конгресса.

Атран фокусируется на нескольких громких случаях террористических атак: теракты на о. Бали в Индонезии в 2002 году; взрывы в мадридских поездах, палестинские террористы-самоубийцы. В большинстве случаев террористы-подельники связаны между собой не только и не столько общим делом, сколько родственными и дружескими связями. Так, шестнадцать из двадцати шести организаторов и исполнителей балийских терактов либо посещали одну из трех радикальных медресе, связанных с экстремистской организацией "Джемаа Исламия" ("Аль-Мукмин", "Лукман аль-Хакием" и "Аль-Ислам"), либо имели к ним отношение. Многие были сослуживцами по Афганистану, где индонезийские добровольцы воевали против советской оккупации. Несколько участников терактов были братьями. Эти факты имеют большее значение, чем приверженность террористов к исламу — из троих приговоренных к смертной казни за взрывы в ночных клубах Бали, только один — по прозвищу Муклас — был религиозен. Он старался вести духовную, аскетичную жизнь, отвергая соблазны современного мира. Он был примерным семьянином, любил своих детей и жену, но искал какой-то высшей цели, которой он мог бы посвятить свою жизнь — этой целью стал Афганистан. Его младший брат Амрози не преуспел в изучении Корана, а больше увлекался мотоциклами и девочками, но попал под влияние Мукласа, которого считали высоко моральным человеком. Третий из приговоренных, Абдул Азиз, тоже не был склонен заучивать стихи Корана — ему куда больше нравились точные науки, которые позволили ему стать одним из лучших учеников его школы. Он хотел использовать свой талант во благо великой цели, как его кумиры — борец за гражданские права Малкольм Х, и другие сильные лидеры. Это стремление привело его в тренировочный лагерь, где готовили добровольцев для отправки в Афганистан; но к тому времени, как Абдул Азиз закончил свое обучение, советские войска вышли из Афганистана. Несмотря на это, совместные тренировки и социальное взаимодействие, скрепившее веру и дружбу «выпускников Афгана», подготовили крепкое основание для будущих террористических акций в Юго-Восточной Азии.

Охранник у мемориала жертвам терактов на Бали. (AP Photo/Firdia Lisnawati)

Полагаться на членов семьи в проведении операций стало мощным трендом среди джихадистов по всему миру. Мадридский замысел был разработан весьма хаотичной группой — мешаниной из друзей детства, приятелей юности, дворовых товарищей, тюремных сокамерников, любовников, родных и двоюродных братьев и сестер. Они не были профессиональными тренированными "коммандос". Они были до смешного некомпетентны — может быть, замечает Атран, лишь чуть менее, чем испанские правоохранительные органы и спецслужбы, которые не смогли предотвратить теракт, организованный весьма глупо.

Считается, что планирование и финансирование операции было осуществлено “аль-Каидой”. Однако по сути, теракт был вдохновлен одним из связанных с организацией веб-сайтов, где появился текст, призывающий к «двум-трем атакам... накануне предстоящих всеобщих выборов в Испании, намеченных на март 2004 года».

"Замысел, который свел вместе кучку ради­кально настроенных студентов и бездельников, торговцев нар­ котиками, дилеров, сбывавших краденое, и других мелких пре­ ступников, оказался невероятно успешным именно потому, что был совершенно невероятным. Здесь не было ни гениальной групповой структуры, ни иерархии, ни вербовки, ни промыв­ ки мозгов, ни сплоченной организации, ни «Аль-Каиды»".

При взрывах в Мадриде 11 марта 2004-го погибли почти двести человек, около двух тысяч были ранены. Через три дня Социалистическая партия Испании одержала сокру­шительную победу в выборах над Народной партией Аснара; таким образом избиратели отреагировали на отношение правительства к террористическим актам в Мадриде, особенно на последовавшее утверждение руководства страны, что ответ­ственность за теракты лежит на баскских сепаратистах, несмотря на неоднократ­ные возражения последних и свидетельства того, что взрывы были совершены джихадистами.

Что сделало группировку мадридских заговорщиков такой успешной? Структурно она напоминала картель наркоторговцев или мафию и была основана на дружеских и родственных связях. Но в террористических сетях, пишет Атран, сокрыто нечто большее: приверженность моральным установкам позво­ляет добиться большего самопожертвования, чем это обычно возможно при типичных схемах вознаграждения, основанных на материальном стимулировании. Влившись в джихад, даже мелкие преступники выходят за рамки привычного стремления к выгоде. Перед ними открывается возможность стать частью чего-то великого, и они охотно отдают свою жизнь ради выс­шей цели. С этим не может соперничать ни одно преступное сообщество.

Конфликты, в которых затронуты “высшие цели” и “священные ценности”, не могут быть разрешены рациональными политическими или экономическими средствами. Стран описывает исследование, в ходе которого были опрошены почти 4 тысячи палестинцев и израильтян всего политического спектра, включая беженцев, сторонников ХАМАС и израильских по­селенцев. Опрашиваемым предлагали отреагировать на три гипотетических компромисса для разрешения конфликта: изначальное предложение, предложение с материальной составляющей и предложение, дополненное символической уступкой. Например, палестинцам предлагали такой набор компромиссов: "Предположим, что Организация Объединенных Наций ор­ганизовала мирный договор между Израилем и палестинца­ми при условии, что палестинцы должны отказаться от права на возвращение в свои дома в Израиле. И отныне будут суще­ствовать два государства: еврейское Государство Израиль и Палестинское государство на Западном берегу и в Газе". Вто­рой компромисс шел с небольшим бонусом: "В свою очередь, США и Европейский союз ежегодно будут выделять Палестине по одному миллиарду долларов в течение ста лет". И затем символическая (трагедийная) уступка: "Со своей сто­роны, Израиль должен извиниться за страдания, причиненные мирным жителям вследствие перемещения и потери имущества в войне 1948 года". Чем больше был предлагаемый материальный стимул, тем большее неприятие высказывали палестинцы и тем радостней реагировали на идею терактов. Тот же результат показали и израильские поселенцы: в одном из сценариев им предлагалось отдать Западный берег палестинцам в обмен на американские субсидии Израилю в размере одного миллиарда долларов еже­ годно в течение ста лет. Те из них, кто решил жить на оккупиро­ванных территориях из экономических соображений, отреагировали на предложение увеличением готовности обменять землю на мир. Но сре­ди поселенцев, убежденных, что оккупированные территории издревле даны им Богом, выражения гнева и отвращения, а так­ же готовность применять насилие заметно выросли. Однако те же люди были значительно более склонны принять сделку, если враги сделают символический жест, выказав уважение к священным ценностям другой сторо­ны. Например, палестинские сторонники "жесткой" линии могли бы рассмотреть вопрос о признании права Израиля на су­ществование, если израильтяне принесут извинения за страда­ния, причиненные палестинским гражданам в войне 1948 года.

Результаты исследования прямо противоречат теориям рационального выбора. Очевидно, что попытки решения конфликта с опорой на исключительно рациональную, экономическую сторону вопроса, обречены на провал. Политики склонны отодвигать ценностные вопросы в дальний угол, надеясь, что они сами как-нибудь разрешатся. Но именно поэтому палестино-израильский конфликт все еще существует.